Офис.
Много столов. Сложенные стопками накладные, счета, реестры. Тихий шорох компьютеров. Клацанье клавиатуры, жужжание лампы, негромкий гул телефонных разговоров. Тиканье часов.
В мусорке под столом шесть стаканчиков из-под кофе. На столе седьмой. Уже остывший дрянной кофе из автомата оставляет во рту осточертевший кислый вкус химии.
Понедельник.
А может и пятница.
Разница уже давно перестала ощущаться. Рабочая пятидневка и выходные с мытьем пола-стиркой-глажкой-уборкой-поездкой за продуктами. Иногда отпуск с дежурными поездками в теплые края, оставляющими минимум воспоминаний, или доделкой вечного ремонта и все теми же стиркой-глажкой-готовкой…
Попытка утешить себя высокой зарплатой. Найти в ней смысл вставать в несусветную рань, залезать в набитый вагон-автобус, наполненный ароматами спешки, пота, свежих рубашек и какофонией духов.… Или в машину, чтобы в смоге выхлопных газов и усталых ругательств с черепашьей скоростью тащить себя до работы.
Сегодня снова авария. Кругом полное безразличие, строгие костюмы и галстуки в витринах оконных стекол машин и магазинов. Манекены отличаются от людей только безупречностью фигуры.
Стена, замазанная серой краской, сквозь которую проглядываются цветные пятна.
Разбитый фотоаппарат в луже крови.
Серая иномарка, с помятым об столб капотом.

Офис. Кофе. Тиканье.
Все стараются заработать, чтобы купить одинаковые вещи в элитных бутиках и больше времени в отпуске проводить в номере с кондиционером, опустошая бутылки с дорогими невкусными напитками. Чтобы жить отдельно в пустой квартире, наполненной дорогими бездушными вещами, сделанными только ради денег.

От кофе тошнит. От монитора болят глаза. Пальцы свело судорогой – сразу видно – профессионал. Сосредоточенное лицо и пустой взгляд. Холодный голос. Холоднее этого чертового остывшего кофе.

28 тысяч 800 тиканий. Можно уезжать.
Сегодня пятница. Значит можно поехать в клуб, выпить пару коктейлей с кричащими бессмысленными названиями, похвастаться одинаковыми вещами, как пароль сказать несколько дежурных фраз, сесть в машину и поехать куда-то ради скучного секса.

Он стоит у барной стойки в мятой рубашке. Растрепанный и захмелевший. С рыжими волосами и глазами цвета гречишного меда. Такой неуместный с детским удивленным лицом и растерянной улыбкой, с солнечными лучиками первых морщинок вокруг глаз и тонкими нервными пальцами, теребящими сигарету... На скуле наливается синяк, на подбородке - ссадина.

Она – в темном углу – пьет что-то горящее, устало трет виски, поминутно смотрит на телефон. Ей лет 20. Может 23, но с сильной натяжкой. Глаза у нее зеленые, волосы – темная медь. Вся натянутая, как струна – еще чуть-чуть и лопнет, рассекая пальцы в кровь.

Он подходит, наклоняется, отодвигает прядь волос с ее лба, что-то шепчет ей на ухо, усмехается и выходит на улицу. Она медлит, но выходит следом.

- Пройдемся?
- Зачем? – пустой безжизненный голос. Ошибка? Да нет, она точно живая…
- Сама-то как думаешь? Поехали ко мне?
Девушка вздрагивает, щеки ее заливает румянец, смотрит возмущенно и зло.… Но проходит секунда, и возмущение сменяется болью. Еще две – и в глазах только безразличие.
- Мне все равно. Пойдем.
Он натянуто усмехается, но она этого не замечает. Она ежится от ветра. Кутается в тоненькую курточку. Теребит сумочку. Он смотрит на нее и любуется.
- Ведьма… - тихо-тихо, почти шепотом. Обнимает ее за плечи и уводит от приглушенного рокота подвального декаданса.

Какой-то дом, какой-то этаж, какая-то квартира…
Не имеет значения где это.
Ничего не имеет значения.
Мебели в квартире немного – матрас на полу, кресло, шкаф и кофейный столик. Но это немного создает ощущение простора, а не пустоты… Пустота – в душе…

- Красота – в глазах смотрящего. – негромко произносит он, глядя в окно. Там - темно. Там – бабье-летнее августовское небо – непроглядно-синего цвета расцвеченное всполохами городского сияния. И мелкие звезды. – Ты знаешь, что в августе дожди бывают двух видов: из дождей и звезд. А каждая упавшая звезда – это на самом деле чье-то несбывшееся желание. Если хочешь, я могу рассказать тебе об этом красивую грустную сказку.

Девушка молчит. Стоит у двери. На мокрой голове – наброшенное полотенце. Промокшее платье облепило тело, куртка валяется на полу.

- Не стой столбом. Заболеешь же.

На крохотной захламленной кухоньке в джезве варится кофе. Настоящий кофе. Его запах крадется в комнату, смешивается с запахом табачного дыма и щекочет нос так, что хочется чихнуть.

- Я – Оле-Лукойе. А ты?
- Алиса…

Спустя три чашки кофе, два пирожных и пять сказок Алиса все так же сидела в кресле, поджав ноги и кутаясь в плед. А Оле – подле нее на краешке матраса. Девушка наконец ожила – горящие глаза, румянец на щеках, взъерошенные волосы – эдакий храбрый воробушек…

- Вот так вот, ведьмочка… - закончил очередную сказку Оле и, зевая, потянулся.
- Почему ты меня так называешь? – глядя на довольную физиономию юноши, невозможно было удержаться от улыбки, но девушка переборола себя и скорчила сердитую рожицу.
- Потому что ты – ведьма. Авторитетно заявляю. Как всякий уважающий себя сказочник, я повидал немало ведьм и, знаешь ли, все они – милейшие дамы. Вот, видишь, - Оле потыкал пальцем в ссадину на подбородке и с наигранной серьезность продолжил – Это - след того, как я спас одну из этих леди от стрррррашного железного чудовища. Вот только фотоаппарат ее разбился. – добавил он уже немного грустно.
- Так Вы еще и рыцарь, господин сказочник? – притворно изумилась «ведьма».
- Ну что Вы… Если только самую малость… - юноша посмотрел на часы, еще раз потянулся, взял Алису на руки и переложил на матрас. – Утро – пора спать. А я пока пройдусь. Дела.

Убедившись, что девушка уснула, Оле тихонько вышел из квартиры, вылез на крышу дома, подошел к самому краю, раскинул руки и счастливо засмеялся. Мелькнула тень. Смех затих.
Юноша обернулся. Перед ним стояли ОНИ, протягивая тонкие белые руки со скрюченными холодными пальцами. А за ними, на лесенке вниз стояла Алиса – бледная, со слезами на глазах… Такая красивая… Платье алого шелка под порывами ветра пламенем обнимает точеную фигуру. Медной гривой развеваются волосы. Молодой листвой сияют зеленые глаза.

Оле улыбнулся. Пригладил растрепавшиеся рыжие волосы.
- Мне пора, Алис. Я от них долго бегал… А ты – не попадайся… И запиши, пожалуйста, мои сказки… Спасибо… - Оле повернулся спиной, вспрыгнул на парапет. ОНИ медленно подходили. Вот уже один из них ухватился за рукав, другой – за штанину, третий за полу рубашки. Сказочник посмотрел на девушку через плечо. – Алис… не плачь… я тебя лю…

Один из НИХ проткнул ему грудь рукой. Крови не было. Но глаза Оле помутнели, волосы будто покрылись пеплом, сменив цвет с апельсинового на блекло-русый. Улыбка сошла с его лица.

И тогда Алиса побежала.